Тем временем Борис, стоя во дворе, битый час объяснял Марии, почему он не может просто так рассказать всем, что Григорий — лишь грязный самозванец. Небо затягивалось, начал накрапывать мелкий, противный сентябрьский дождь.
— Да, я знаю, что он лишь отродье, не имеющее право на престол, но поди ещё докажи людям, что верят в него как царевича, — проворчал Годунов, холодно глядя на Марию.
— И что прикажешь мне делать? Это мой сын, и… я не могу бросить его на растерзание остальным— голос звучал убито, как будто её уже ничего в мире больше не интересовало.
— Просто подыграй ему, сделай вид, что ты его мать, мне не нужны лишние волнения в народе, а потом, что-нибудь придумаю. Идём, уже дождь начинается, — Борис молча побрёл обратно.
Дверь открылась. И Григорий, вскочив, откланялся:
— Здравия вам, государь Борис Фёдорович. Здравия, матушка Мария Фёдоровна.
Борис не решился поправлять его, да и устал он. Заметив, что Григорий надел перстни, он попытался приказать ему положить всё обратно, но что-то не сказал.
— Сынок, положи, пожалуйста перстни, — ласково сказала Нагай, снимая с себя верхнюю одежду, оставаясь в платье.
Григорий нехотя снял их и направился к кабинету Бориса, он аккуратно положил в коробку перстни.
«Вот стану царём, и никто не будет указывать, что делать и что надевать, а что нет» — подумал Григорий, направляясь к выходу.
В нос ударил пряный запах трав, Мария заваривала сбор и кивнула Григорию. Сегодня он должен пить травяной сбор вместе с ними, и никаких но!

Скоро, всё было готово и Отрепьева позвали. Он взял кружку, и, вдохнув пряный аромат трав, сделал глоток. Жидкость была горячей, но Григорию понравился горьковатый вкус.
Мария поглядывала с радостью на Григория.
«Мой сын, моё сокровище» — думала она, но, напоровшись на подозрительный взгляд Ирины, она отвела от сразу погрустневшего Григория взгляд.
Для всех он лишь отродье, но Марии так не казалось.
Скоро стало темно, после всех этих посиделок Григорий, вымыв кружку, пошёл в комнату где он, по словам Фёдора, будет жить.
Комната была, в принципе, не такой уж и худой. Кровать, стул, стол, окно и ещё что-то но Григорий не рассмотрел, что там.
«В принципе, жить можно» — пронеслось в голове у рыжеволосого.
Фёдор ушёл, и он, раздевшись, наконец-то лег поспать. И, когда он уже был готов уснуть, дверь скрипнула, и в комнату зашла Мария. Сев на стул около кровати, она погладила густые рыжие волосы «сына».
— Ты не отродье, ты мой сын, — шептала она, гладя спящего Григория. Она как будто хотела кому-то что-то доказать, но сама не знала, что именно.
Просидев ещё какое-то время, Нагай поцеловала «Дмитрия» в щёку.
«Он слишком устал за сегодня, он должен переварить всё, что с ним произошло» — подумала вдова и удалилась, оставив спящего Григория в тишине.

Глава IV "Новый день и известие"
Утро только начало подниматься, но Григорий уже проснулся. Сегодня ему снилось, что он уже стал царём, и, проснувшись, он даже немного расстроился, что он пока только царевич. Его щёки непонятно отчего были горячими на ощупь.
На стуле лежал кафтан жёлтого цвета, видимо, либо Годунов, либо его сын принесли и положили на стул. Около стула были довольно красивые черные сапоги.
Но монаху было не до обновок. Сделав вид, что ничего не заметил, он надел рясу и, остановившись перед единственной в комнате иконой, начал молиться.
Дверь скрипнула, и это несколько разозлило юношу.
«Даже помолиться нормально не дают!» — с досадой подумал Григорий, поворачивая голову в сторону того, кто решил заявиться к нему.

Этим кем-то оказался Борис Фёдорович.
— Здравствуйте, Борис Федорович, а я уже встал, — юноша пытался скрыть неудовольствие под заискивающей улыбкой. Не хотелось вводить царя в ярость.
—Вижу-вижу, — закивал царь, — но почему ты не надел на себя кафтан? Сними с себя эту рясу.
Григорий помотал головой и укутался в черную рясу, выполнять приказ не хотелось.
— Не хочешь? Может, мне позвать кого-то, кто поможет тебе переодеться?
«Царевич» помотал головой: уж что-что, а переодеться он сам сможет.
— Выйдите, пожалуйста, — сказал он, отчего-то дико смущаясь.
Дверь закрылась, и Григорий начал надевать на себя одежду, которая была на стуле. Провозившись несколько минут, он вышел в горницу.
Видимо, скоро завтракать будет, так как Мария уже раскладывала кашу по тарелкам. Был ещё всё тот же травяной сбор, который нравился юноше.
Есть не хотелось, но голод был сильнее, и, как только все сели, он начал есть, не обращая внимания на остальных.
Когда все поели, на его плечо легла рука Бориса.
—Вы что-то хотели, государь Борис Фёдорович? — спросил мужчина, поправляя свои волосы.
— Да, Фёдор ушёл за лошадьми, скоро он покажет все окрестности, которыми ты после моей смерти будешь заправлять. Он всё равно на царство не слишком-то и годен. Так что он будет твоей правой рукой и, надеюсь, что все с вами будет хорошо, — последние слова мужчина выговорил, когда в дверь вошёл Фёдор и сообщил, что лошади готовы.
Григорий был несколько удивлён словами Бориса, но Фёдор уже тянул его во двор.
Во дворе было прохладно и чувствовалась сырость от вчерашнего дождя, Фёдор подвёл коней.
— На коня сможете залезть? — спросил Фёдор, усаживаясь на рослого вороного коня.
— Попробую, но я не уверен, — сказал монах, пытаясь забраться на коня.

Получилось лишь со второго раза. Кое-как усевшись, он, следуя тому, что делал Фёдор Борисович, пустил коня за ним.
— Итак, отец сказал, что я буду твоей правой рукой? — вдруг спросил молодой человек.
— Да, а что?
— Нет, продолжаю рассказывать.
Они въехали на площадь, кто-то кликнул, и большинство, кто там был, собрались посмотреть на всадников.
— Отец… он открыл амбары, чтобы хоть как-то задобрить народ, — шепнул на ухо Отрепьеву Фёдор, — голод, сам знаешь. Ещё и Речь Посполитая, будь она неладна, лезет, вот что её королю надо? Земли? Так мы не отдадим им, пусть не мечтают!
Григорий поддакивал, так как не знал, что ответить. Монах чувствовал на себе взгляды, полные надежды, и это его ещё больше смутило. Щёки начали розоветь, и он отвернулся от толпы.
Что там рассказывал Фёдор, Григорий не слышал.
— А тут… Так, Дмитрий Иванович, вы вообще слышите меня?
Голос Фёдора вытащил «Дмитрия» из мыслей. Тот со страхом помотал головой, чувствуя, что обратно он живым не доедет.
Но тот успокоил тем, что он, когда будут возвращаться, перерасскажет всё, что надо.
Тем временем Борис Годунов начал задумываться, что делать с Григорием.
«Итак, его скорее всего, признает народ, а, значит, пора и в Рюриковичи его. Мне трон важнее, а там пусть сам, что хочет, то и делает» — размышлял он и решил спросить совета у своей жены.
Женщина, тем временем, что-то писала и поэтому не ожидала голоса мужа.
— Милая, тут вот есть проблема с одним человеком… Мне нужно твоё мнение, — начал было он.
— Отрепьев? Да на плаху его и всё. Он лишь грязный самозванец, что возомнил себя царевичем, — мрачно пошутила женщина.
— Но ведь народ…
— Народ? А что с него? А если тебя скинут? Просто убей на глазах у всех и скажи, что это самозванец. Не надо нам тут лишних «Дмитриев». Ты кто? Царь или не царь?
Поняв, что его жена резко против появления царевича, он направился к себе в кабинет, не зная, как сообщить Фёдору и что делать. Мысли в голове путались, не желая выкладываться в единую картину.
До его плеча дотронулась Мария Нагай.

— Я слышала, что вы хотели казнить его. Я думаю, что можно обойтись без лишних смертей и гнева народа. Может, его женить на Ксении?
Ирина от возмущения чуть не задохнулась. Её дочь хотят выдавать замуж за монаха? Они там все слепые?
Но найдя в себе хоть каплю уважения к вдове Иоанна Васильевича, она умолкла.
Дверь открылась, и в горницу зашёл Фёдор, за ним, тяжело дыша, но очень довольный, ввалился новоявленный «царевич».
— Ох, хорошо, что вы пришли, у меня есть одна идея, — поделился Борис, входя в роль свата.
— Что за идея, отец? — спросил Фёдор.
— Как насчёт женитьбы моей дочери и Дмитрия Ивановича?
Услышав своё «имя», Григорий поднял голову, на щеках снова появился румянец.
— Борис Ф-фёдорович, вы шутите? — монах не хотел жениться, ведь он давал клятву, что никогда не будет женат и не будет иметь связи с женщинами.
Тот отрицательно помотал головой. Не шутит. Откуда-то выглянула Ксения, заметив смущённое лицо Отрепьева, она лишь улыбнулась и сказала:
— Отец, могу ли я поговорить с ним?
Вместо Бориса ответила его жена:
— Да, Ксения, можешь, но смотри, если сделаешь хоть что-то моей дочери, то считай, что ты уже в могиле. Только попробуй мне! — последние слова относились к Григорию явно не желая добра.
Ксения взяла за руку всё ещё шокированного юношу и повела его в соседнюю комнату, оставив дверь открытой.

Примечания к главе номер 2
Митька — слуга Бориса Годунова, черноволосый мужчина лет двадцати с карими глазами.
Егорка — тоже слуга, блондин девятнадцати лет с зелеными глазами
Прочитать можете на Фикбуке профиль Infected Lotus, название то же самое

Глава V "Ксения"
Григорий даже не пытался вывернуться из рук царевны, уж слишком шокировали его слова, которые Годунов сказал насчет его свадьбы. Ксения усадила его на скамью и села рядом.
— Итак, мой отец уже сказал, что мы скоро станем мужем и женой, так? — девушка посмотрела на своего будущего суженого.

Тот кивнул и посмотрел на царевну явно с нерадостным видом:
— Я не хочу в этом участвовать, я не тот Дмитрий, который вам нужен. Ох, лучше бы я сразу бежал отсюда в Польшу либо в Испанию, — Григорий пригладил волосы. — Слушай, я не хочу участвовать в скоморошничестве, просто скажи своему отцу, чтобы он отпустил меня, а я уж не пропаду.
Ксении не хотелось слушать, что Отрепьев говорил насчёт Испании и Польши, нужно было как-то заткнуть юношу и, не придумав ничего более действенного, царевна поцеловала его в губы. Улыбнувшись, она вышла к Борису и сказала:
— Отец, я договорилась с Дмитрием Ивановичем, он согласен на мне жениться.
Увидев раскрасневшегося от поцелуя Григория, Годунов улыбнулся и сказал:
— Вот и хорошо, одна проблема разрешена. Кстати, я написал письмо троюродному брату Семёну, чтобы он поприсутствовал сегодня вечером, мне надо сообщить, что вы скоро женитесь.
От этой новости Григорий помрачнел, ему не слишком-то и хотелось видеть кого-нибудь из родни Ксении, да и вообще идея свадьбы юноше казалась уж слишком глупой.
— А если я не собираюсь жениться? Тогда что? — спросил «царевич».
Лицо Бориса стало холодным, и он резко ответил:
— Мне не нужны волнения в народе и лишний разбой, твоя свадьба нужна, и ты не отвертишься, а теперь я ухожу, дела сами себя не сделают. — Борис направился в свой кабинет и закрыл дверь, Ксения начала вышивать и Отрепьев от нечего делать начал смотреть на работу девушки, любуясь красными перстнями у неё на руках.

— Тебе нравится, да? — она улыбнулась и погладила его по щеке.
—Да, они идут вам, Ксения — сказал Григорий, якобы случайно погладив правую руку Ксении.
Через час приехал Семён Семёнович, тот самый, о котором говорил Годунов, Григорий встал и сказал выходящему из комнаты Фёдору:
— Я пойду? Вы же можете и без меня провести эту «церемонию»?
На что тот ответил:
— Куда? За полчаса с тобой ничего страшного не случится, он же тоже жениха видеть должен. Или, по-твоему, мою сестру на воздухе женить будут? Нет, оставайся.
Когда приехал Семён и его люди, Борис долго здоровался со своим троюродным братом, Григорий молча стоял и смотрел на всю эту картину, пытаясь делать вид, что его не существует. Мария повернула голову и жестом подозвала юношу и легонько подтолкнула его к Семену.
— Итак, так на ком же вы собрались женить вашу дочь, Борис Фёдорович? — спросил Семен Никитич. — Неужели это и есть тот самый принц из Дании?