Я заметила, что стою на каменной крошке. Я заметила, что во мраке стены, выше, стоит ещё один волк. Он глухо рычит на того, кто ниже него, словно шепчет "я убью тебя" с бурлящей внутри
⠀⠀Огромные планеты над моей головой переливались, извивались линиями на своих поверхностях, закручивались вихрями, туманности застыли разноцветным дымом от взрывов звезд в темном просторе Вселенной. Кометы проносились стремительно, словно играли друг с другом, оставляя за собой хвосты. Гигансткая голубая звезда поднималась над горизонтом, заливала фиолетовые степи светом своего пламени. Трава наливалась синим, желтые цветы вспыхивали серебром, медленно поднимались над каменной литосферой планеты. Тоненькие ниточки падали от  искр вниз, словно маленькие якоря. Вокруг ниточек появлялись тонкие полупрозрачные горизонтальные круги, плавно извивающиеся, словно щёлк на ветру.
⠀⠀Волк будто боялся этого пламени, он отпрянул в тяжелую тень стены, дико завыл. Кролики застыли, навострили уши и снова побежала. Они бежали назад к огромным валунам, осененных голубым светом. В них были маленькие окошки, через которые прогладывали крольчата. Их доверчивые блестящие глазки читали новенькие книжки, где было написано: "30 лет назад народ был освобожден от рабства, да здравствует свобода! Да здравствует Великий Волк!" А где то в старой-старой кладовке среди старых-старых вещей лежала желтая потрепанная страничка, выпавшая из умирающей книги. Она пахла столетней пылью. На ней была написана та же фраза.
⠀⠀Голубое солнце садилось и вставало, кролики все бегали и возвращались, стачивали камни, превращали их в песок. А волк все продолжал сходить с ума, скалиться, реветь, бесноваться. Он торопил их, чего то боялся. Он рычал как обезумевший, если один из эти усталых созданий сдвигал тяжелые валуны.
⠀⠀Я закрыла глаза. На земле дрожали сияющие маленькие созвездия, в их домах были яркие звездочки, смешанные с дымом, а под землей клубились черные вязкие сгустки. Это были монстры с кровавыми глазами. И чем ниже они были, тем уродливее становились.

⠀⠀Грешные все строили башню до небес, боясь, что праведные очнутся от сна, что они сложат камни и помешают достичь им рая. но праведным это не нужно. пока звезды их сияют, пока души их чисты, отец примет детей в свое лоно.

Погода была серая, мрачная, мягкая. Она укутывала низкими волнами печальных облаков, что проливали на землю дождь. Капли тихо стучали. Капли дождя. Они прозрачны и чисты, подобно зимнему воздуху, но зима режет легкие, пронизывает иглами кожу. Капли касались нас, они были такие же мягкие, как и серость того дня. Они умывали этот мир, смывая все чувства и мысли. И хотелось остановится в этом потоке спешащих людей и машин, просто слушать, чувствовать пустоту, замереть во времени и раствориться.
А мои волосы были насквозь мокрые. Я была рада, потому что у меня не было зонтика. И почему то хотелось улыбаться. Я была маленьким ребенком, который прыгал по лужам, снимал шапку в холод и валялся в снегу, хоть мама ему и запретила эти маленькие шалости.
И мы шли под серым небом в потоках холодных прозрачных капель. Иногда заходили куда то, грелись, но потом снова выходили под дождь, случайно наступая в лужи и над чем то смеясь
О чем мы говорили. Я не помню. Но я помню, что чувствовала, как эта погода закрадывалась в меня. Как она мягко касалась мыслей и смывала хрустальным дождем черные пятна, оставленные грустью и тоской.
Я хочу снова гулять под дождем. Хочу снова забыть все то, что мне вбили в голову и просто существовать так, как мне хочется

Какая прекрасная осенняя эстетика... автор, вы однозначно молодец!

Я стояла среди парт в пустом классе, залитом, словно водой, золотым светом заходяшего солнца. Он падал в эту одинокую бетонную коробку через окна во всю стену. И через них я видела огромное мягкое облако. Оно было нежно бежевым и заполняло собой все пространство бесконечного голубого неба, ставшего немного мягче в вечерних сумерках. Казалось, во всем мире осталось лишь это облако, в которое вплелся невидимыми сияющими нитями закат, по-странному пустой и тихий кабинет, так привыкший к шуму, наполнявших его людей, и мои мысли, текущие черными липкими потоками в прогретом солнцем воздухе. А напротив меня у противоположной стены, где не дотягивалось своими лучами прекрасное светило, во мраке, стояла моя тень, улыбавшаяся похабно, облизывавшаяся без какого либо стеснения, в предвкушении возможности, когда сможет утянуть в омут отчаяния.
Угольные птицы пролетали мимо гигантского светлого облака, незаметно перетекающего, клубящегося своими воздушными боками.
Когда мои легкие сдавит от мыслей и затхлый воздух будет с хрипом пробиваться через горло, окна распахнутся, а желтые прозрачные занавески, стоявшие, словно мертвецы, проснутся, вздернутся, сорвутся с места и потекут в стремительных потоках ветра. И, будь у них голоса, они бы засмеялись.
А внизу была пустота. Земля исчезла и эта громозкая бетонная коробка плыла, словно корабль в бескрайнем океане неба, оторвавшись от пугающей реальности

Это был мир бесконечного пшеничного поля, золоченного горячими руками солнца. Колыхалось море, текло нескончаемыми волнами, качалось тяжёлыми колосьями. И странствовала по нему заблудшая путница со снопом теплым, наполненным благословением прекрасной девы, распустившей косы свои по небу всему, коснувшись ими земли и даровав ей жизнь. Она протянула руки к миру нашему, обняв, словно матерь. И лик её незрим, ибо не можем мы узреть все счастие её и наслаждение.
И сноп этот обратился в дитя. А путница бежала от волков серых, мелькавших спинами своими широкими в ослепительном, переливающимся светом пшене. И вот устали ноги её, обрушатся звери валунами на них, придавят к земле чёрной, пропитав кровью красною. И закружилась странница в танце, молясь деве, и протянула она к её божественному взору дитя, и явился ангел, и лишь крылья его глаза смертные узреть смогли.
Стало дитя дочерью солнца, воссиял над светлой головой его венец. Забрало небо и путницу, превратило в луну белоснежную, и с тех пор жрет её волк черный, давится, выплевывает да снова глотает ненасытный жадный демон. Плачет Луна, видит она блики дитя своего, видит как власы её вспыхивают в хороводе, слышит теплый медовый смех. И молит она вернуть дитя, бежит за ней, да никогда не догнать ей Солнце, никогда не услышит дочь её мольб

Прекрасно... Предлагаю вам издать книгу — хорошо получается у вас)

Как классно... Лучше некоторых известных писателей...) Кто знает, может и вашу биографию будут печатать в детских учебниках)

Нагие мрачные деревья окунула в холодный воздух зима. Ветви их темные, тощие, пропитавшиеся ветрами прозрачно текущего льда, заморозившего жилы их, что тянутся струями тонко, незримо в живущих, ветви си обратила ломающая тела стужа в детей своих, даровав проклятье быть подобными ей. И впивались остриями в небо они, и были рабски подобно ей неприступны и равнодушны. Спали деревья, охваченные скорбной печалью, терпящие покорно и смиренно вонзенные в кору, твердую, как кожа гор, иголчатые зубья жестокости белоснежной красы. И лицо её бледное, глаза её колкие обращали в ужас Нежность и Любовь, дрожали и плакали дети Тепла перед дочерью Холода.
Но вот нисходит дуновение мягкого ветра, Афродита коснулась ступнями Земли охладелой, и задышала та вновь, рождая зелень младую. Протянула Весна нежную руку к небу, где Солнце заключенное в покровы стеклянного воздуха печально вздыхало по непролитому благословению, и пожала ту милую руку Лучезарная, и развеялись ветры жестокие, хлынули златые потоки, развеивая холодный сон и печальные тени. Качают застылыми членами деревья, страждущие великаны, млеют в желанном тепле, снова течет по жилам их сила могучая. Заволок кроны их легкий зелёный туман, и всё боле сгущается он, скрывая когтистые, спутанные, кудрявые ветви в мягкой листве новорождённой. Блестит и трепещет она в руках ветров, снова играющих на полях щелковистых, где вспыхнули тюльпаны.
Подойди осторожно к краю поля, где из кудрей руна травяного юного цветом тянутся на тонких хрупких шейках витражные лепестки. В си хрустальные чащечки цвета алого бархата с позолоченными донышками наливает Солнце сладчайшее тепло. Выпей его ты, и кровь святая сольется с кровью твоей, и услышишь, как звонят и бьют колокола, оглушающие разум и сердце, и протянет руку богиня, украдет в царство света и пламени.

Узри же её, королеву Солнц, жизнь порождающих. На троне высоком она восседает величавее всех, как титан.
С чела спадает ткань, расшитая богато бисером златым и монистами, закрывая очи святые, но улыбка не скрыта, озаряет она всех любовью матери, ласкающей младенца своего. У ног её скачут, едва лишь касаясь жилища богини великой, неуловимые лани звонкокопытные, неся на изящно изогнутых ветвях рогов жгучие солнца новорожденные; смеются неисчеслимые дщери прекрасные, и каждое течение тел их легких и младых отдавалось мягким звоном тысячи монист на одеждах их, сотканых из лучей тонкоструйных. Льют они из кувшинов в чаши богатые, соизмеримые с озерами ослепительный свет, рождая драконов, пылающих, ревом диким своим сотрясающих стены, крыльями быстро взлетающих и уносящихся в лоно космоса, где не есть ни конец, ни край, где Богиня предназначила нам место каждому своё. И звенят, звенят и бьют колокола, оглушая разум и сердце.