— Сладких снов, солнышко.
   Папа поцеловал меня в лоб и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь так, что лишь тонкая полоска света проникла через узкую щелочку и бездвижно замерла на стене, к которой я отвернулась, чуть ли не уткнувшись в неё носом. Я устала, мои веки слиплись, словно намагниченные, а в голове до сих пор дрожали моменты праздника.
   После покупки гитары, которой я даже дала имя — угадайте, в честь кого, — мы вернулись домой, по пути уделив столь драгоценное внимание небезызвестной кафешке. На празднование моего дня рождения собралось несколько человек из класса, а также мои лучшие друзья, хотя с ними я собиралась провести и первую половину следующего дня (вторую — с родственниками). Мы веселились, смеялись, болтали — в общем, занимались всем тем, чем и положено заниматься в праздники, и все получили именно те эмоции, которые и положено получить от праздника. Всё правильно.
   Но если в первый день всё шло идеально (или почти), то во второй случилось всё то, что может случиться только в худших вариантах трагедий.
   С чего начинается новый день? Здесь у каждого свой ответ. Своё предположение, свои догадки.
   В моём случае, с крика. С крика отчаянного, безнадёжного, ужасающего... С крика женщины, которая потеряла любовь всей своей жизни, которая не верит в настоящее.

   Я помню, как этот душераздирающий вопль разбудил меня, поднял на ноги и притащил к себе. Я не помню, кричала ли я, плакала ли, убивалась ли с горя...
   Моя мать, бледная, как смерть, бессильная, охрипшая и внешне постаревшая, без чувств сжалась в углу и беззвучно рыдала. Она вся дрожала, постукивая зубами, и готова была распасться на части, растаять, растечься...
   Что было со мной?
   Что видела мама своими пустыми глазами? Видела ли надежду, смысл жизни? Чем для неё стала я? Существует ли способ спастись от отчаяния, что раскрывает криком твой рот, проникает внутрь и выталкивает всю человечность через слёзы? Куда пропадает всё то, что мы создали вместе? Когда ты умираешь? Когда закрываешь глаза в последний раз или когда теряешь любовь всей жизни, ту часть себя, что стала основанием надежды?

   Через несколько дней я снова пошла в школу. Тогда и выяснилось, что все мальчики, присутствующие на моём дне рождения, скончались во сне точно так же, как и мой отец. Никто не упустил это соответствие. Конечно, формально никто не обвинял меня в убийстве, ведь и доказательств-то этого нет. Но на деле со мной перестали общаться друзья, знакомые стали избегать, а самые смелые и отчаянные из них накинулись на меня с угрозами. Я стала целью издевательств, изгоем; окружающие отталкивали меня, ненавидели, проклинали, называли ведьмой, перешёптывались за моей спиной. Я же, закрывая уши и глаза, закрывала и сердце. Так я проводила время в школе.
   На другой стороне одиноко стояла мать. Она боялась меня, хоть и отрицала свои собственные мысли лживыми словами. Я понимала это, и поэтому не хотела возвращаться домой. Я могла долго бродить по улицам города, отказавшись даже от музыки и книг; они пропитывали меня горечью. Я шагала вдоль дорог, не осматриваясь по сторонам, в одном направлении и ни о чём не думала. Думать было просто больно. Мой потупившийся взгляд изредка поднимался в поисках кого-то, кто согласился бы подставить плечо, в эти моменты я вспоминала отца и снова плакала. Моя опустевшая голова больше не умела мыслить рационально, я даже думала о суициде. "Нет, нет больше смысла в этой жизни" — думала я, засыпая в постели. А просыпаясь, вновь сжимала кулаки от осознания того, что не уснула навсегда.
   Я хотела уснуть навсегда. Я хотела навеки остаться в том мире, где отец жив. Но каждый раз попадая в Пустоту, я встречала тех, чьей причиной смерти являлась. Я хотела убежать, но куда бы я ни бежала, всегда возвращалась к началу. Тот день стал точкой отсчёта, с которой я начинала каждый новый день; я просто не способна была отбросить прошлое, являясь его создателем. Мне было страшно сделать шаг, что в школе, что дома, что во сне. Эта новая эра циклов и петлей превратила своего основателя в хладнокровное существо без сердца.

   Конечно, мать тоже подозревала меня в чём-то. Считала ли она меня убийцей, проклятой или просто ненормальной, я не знала. Продолжительное время она ничего не делала, закрылась в своей скорлупе и страдала. Но потом Фреджа вдруг очнулась и начала действовать. Она водила меня к психологам, врачам, но от этого становилось только хуже. Мужчины умирали во сне один за другим. В городе поползли слухи. Даже на улице, в отлалённых районах, мне не было покою. Многое происходило, многое менялось, и только после переезда всё остановилось, замерло. Мама перекинула свой взгляд на город, который ненавидела, который когда-то любила. После определённого момента мы перестали общаться, отчасти из-за меня, отчасти из-за неё.
   После смерти отца я стала очень тихой и мрачной, но даже так я не могла бросить мать в том состоянии, в котором она была тогда. В очередной раз напившись, Фреджа вытирала грязный стол лицом, поглаживая пальцем стеклянную бутылку. Я снова поздно вернулась домой и, проходя мимо кухни, не собиралась даже смотреть на мать, но неразборчивые слова, что вытекали из её уст, заставили меня повернуть голову. Я не хотела видеть её такой жалкой, поэтому забрала бутылку и, вылив её содержимое, выбросила. Развернувшись, я ощутила на себе взгляд, полный отвращения.
   В воздухе шептались противные запахи, было душно и влажно. За окном сплетались тучи, останавливаясь на ночлег. Собирался дождь. На столе валялись крошки, пестрели какие-то пятна неизвестного мне происхождения. На полу блестели осколки разбитого стакана, в них отражалось множество вариаций одного потолка. В раковине застыли немытые тарелки, на них уснули мошки. Из мусорного ведра уже вываливались какие-то бумажки и огрызки. Мерзость.

   — Ты что творишь?! — сквозь зубы процедила Фреджа. Хоть она и смотрела на меня снизу вверх, я чувствовала себя заниженной и загнанной в угол.
   — Прости, но, мне кажется, тебе стоит завязывать с этим, — максимально мягко и неуверенно сказала я, найдя в себе немного сил, а потом очень вяло добавила: Надо двигаться вперёд!..
   Женщина с грохотом ударила кулаком по столу, и на пол упала тарелка, разбившись.
   — Я сама знаю, что мне нужно! — рявкнула мать, в ярости искривив лицо. — Как ты вообще смеешь подходить ко мне после всего случившегося?! Или ты думаешь мне нужна твоя помощь? Нет!... — Она расплакалась. — Да оставь уже меня в покое!
   В страхе я отступила и хотела уже сбежать, но на тот момент Фреджа ещё не успокоилась и, находясь на пике безумия и бешенства, вытворяла ужасные вещи. Сначала она поднялась и, скатываясь по воздуху, чуть не упала, еле держась, наступила на осколки разбитой посуды, запнулась о какой-то пакет и остановилась у плиты. Сделав короткий перерыв, женщина сгребла всё, что было на столе, на пол и нащупала затупившийся нож. Неловким движением она поцарапала себе ладонь, вскрикнула и переложила орудие в другую руку. Развернувшись и пошатываясь, мать уставилась на меня зверским взглядом.
   — Лучше бы я тебя не рожала.
   И она кинулась на меня. Правда, в самом начале пути запнулась о ножку стола и упала на осколки тарелки, поранив себя и испортив одежду. Она отпустила нож и свернулась клубочком, отчаянно рыдая и моля о спасении.
   — Если так ты ценишь мою заботу, то я больше никогда и ничего для тебя не сделаю! — крикнула я и сбежала в слезах, наполненных страхом. Мне было так страшно! Так больно видеть всё это, так больно!.. Если б только не это проклятие!..

   Как много времени прошло? Всё теперь кажется бессмысленным. Если б только кто-то поддержал меня тогда!.. Конечно, была Инга, но даже она не знала всей правды и никогда уже не узнает. Она пыталась понять меня, помочь, но я сама закрывала все окна и двери, а её непрерывный и назойливый стук заглушала музыкой. Если б я тогда посмотрела на девушку внимательней, то, может быть, смогла бы излечиться, оставить прошлое позади, простить мать...
   А что делать, если сил уже не хватает? Тратишь последнюю энергию на поддержание жизни, на это бесцветное существование. Чего я жду? Всё время я ждала кого-то, кто выведет меня из тьмы, но даже не задумывалась осмотреться вокруг, самой попытаться найти выход. Так глупо!
   А что теперь? Ничего не осталось! Погасли последние свечи, выхода нет! Ждать спасения? Бессмысленно!
   Итен не придёт. Я для него — никто! А ведь он сказал мне с самого начала! Если б только не была я такой наивной, такой глупой! Если б только призадумалась о его словах, вспомнила то, что он сказал в самом начале! Если б только я поняла, что хотел он сказать! Тогда бы он не врал мне, не натягивал эту жалкую улыбку, не притворялся героем...
   В этой истории нет героев. У этой истории нет конца, а начало утонуло в прошлом. Увы, я не главный герой, я не злодей. Я серая мышка, что бегает в колесе, запинается и падает. А мой хозяин запускает новую жертву, такую же серую мышку. А что со мной? Я бесполезна? Постойте, нет меня уже и не было никогда. Тогда кто бегал в колесе? Кто бегает сейчас? Я существую вообще?
   ...эй. Ты точно не придёшь?

Глава 5. Путь, который он мне указал.

   Единственное, что осталось рассказать, — это конец.
   Чем всё закончилось?
   Было ли что-то, что я упустила?
   Могло ли всё закончиться иначе?

   Остался последний день. По словам Итена, завтра уже ничего изменить не получится. Но проблема с отцом не решилась, и я даже не уверенна, смогу ли закончить всё сегодня. Ведь если и выйдет встретиться с папой, шансов, что я сумею с ним поговорить, очень мало. А я и не знаю, почему он избегает меня. Попробую попросить Итена о помощи.
   — Ты уверена, что тебе не нужна моя помощь? — спросила Инга и уставилась на меня своими тёмными глазами. Мы стояли в нескольких метрах от двери моего дома; эта девушка до конца настаивала на своём. Из-за всего происходящего вокруг я совсем забыла об учёбе, мои оценки снизились, а на носу были экзамены. Ингеборга предложила помочь мне разобраться в материале, но я отказалась.
   — Да, конечно. Не надо зацикливаться на этом, я же не глупая. Справлюсь и сама.
   Я улыбнулась и помахала уходящей однокласснице. В янтарных лучах заката всё словно покрылось оранжевой плёнкой. В этой тишине было нечто успокаивающее и приятное. Я развернулась и подошла к двери. Вставив ключ в замок и попытавшись повернуть его, я осознала, что дома кто-то есть. Мама готовила ужин, изредка останавливаясь, чтобы посмотреть что-то по телевизору. Вся комната была наполнена разнообразными звуками и движениями, что я даже испугалась, не попутала ли дом. Но заметив меня, женщина поздоровалась, удерживая натянутую улыбку. Я уже решила, что она насмотрелась каких-то фильмов или начиталась в интернете всяких статей о семьях, как вдруг осознала, что именно так всё и было до смерти отца.

   Повешав пальто, я схватила сумку и направилась в свою комнату, стараясь не выдавать своё беспокойство.
   — Ты будешь ужинать? — спросила мама, вытирая руки полотенцем и не поднимая на меня глаз.
   Я замерла в проходе и, хоть и голодала, ответила:
   — Нет.
   Словно пленник в темнице, живот заурчал, подавая сигналы прибывшим спасителям.
   — Я позову тебя, когда будет готово, — мягко закончила Фреджа и вернулась к плите. Я же закрылась в своей спальне. Взглядом я надеялась найти Итена, который чуть ли не сожителем моим стал. При следующей встрече надо будет взять с него денег. Хотя не думаю, что у него они есть.
   Я бросила сумку у стола и плюхнулась на кровать. Зная, что мать ещё вспомнит обо мне, я осмотрела комнату в поисках дела, которое может спасти меня от совместного ужина, но не нашла ничего стоящего. Только странное ощущение отзывалось во мне. Будто что-то не так.
   Какое-то время я размышляла, так ли это плохо — поужинать с мамой. Может, у нас получится наладить отношения, стать настоящей семьёй? Может, стоит попытаться избавиться от всего, что тянет назад, и наконец понять Фреджу? А если только я тяну нас назад? Почему бы не начать всё сначала?
   Задаваясь пустыми вопросами, я услышала мамин голос. Выбирать не приходилось, и я пошла ей навстречу.
   Она как-то печально улыбалась, словно извиняясь за своё существование, а я отвечала ей безэмоциональным взглядом. Мы сидели друг напротив друга и молча потребляли пищу, забывая о вкусе. Мы преследовали невидимую цель, играли по неназванным правилам. Вскоре наши тарелки опустели, а я успокоилась и даже немного расстроилась, что так много думала об этом, а, в итоге, ничего и не произошло.

Проду

   — Знаешь, — вдруг начала Фреджа, уставившись в отражение потолка в стакане перед собой, когда я уже встала из-за стола, — это из-за тебя.
   Я снова в чём-то виновата? Она собирается читать мне лекции? И ради этого она тянула до последнего?
   — Это из-за тебя умер твой отец. Это из-за тебя погибли многие люди. — С каждым словом в голосе женщины росла ярость, а её руки всё сильнее сжимали стакан. — Это из-за тебя мне пришлось столько испытать. Из-за тебя я вернулась в этот город. Из-за тебя столько боли! Из-за тебя меня уволили! Это из-за тебя все мои проблемы!
   — Это просто невозможно, — пискнула я, но мать меня и не слушала. Я шатнулась, разум говорил отступать. Медленными шагами я начала уходить в сторону, но несчастная женщина схватила мою руку и потянула на себя. Я попыталась вырваться, но тогда она вцепилась в мои волосы, и резкая боль пронзила меня. Я замерла и даже не вслушивалась в крики Фреджи.
   — Да не могу я быть виноватой во всём! — Я сжала руки матери своими и сдерживала её порывы, но боль не прекращалась, и по моим щекам потекли слёзы.
   — Это ты убила всех их! А меня в живых оставила, только чтобы я тебя обслуживала?! От меня тебе только деньги и дом нужны, да?!
   Я чувствовала превосходство женщины над собой и осознавала, что это конец нашей мирной жизни. Но ведь не я разрушила её?
   Я пнула ногой по голени мамы, она ослабила хватку, и я вырвалась из её ловушки. Не оборачиваясь, я вбежала в свою комнату, с грохотом захлопнула дверь и повернула замок. Скатившись на пол, я зарыдала от страха и боли, от этого отчаяния, от всей безнадёжности наших отношений. Теперь у нас нет шансов на становление семьёй.