#721 Одрюля И Маша,все мы идем своей дорожкой.И,не дай Бог,нам с неё сойти за какое-нибудь "ягодкой".Думаю,Мари оступилась,упала,но выберется.Надежда погибает последней

На следующее утро сестра София вновь пришла в келью Мари. Девушка все также сидела на краешке кровати, устремив взгляд в одни точку. Теперь это была ее обычная поза. Сестра София бесшумно подошла к ней и присела рядом. Мари не шелохнулась. Монахиня осторожно протянула руку и распустила спутанные, немытые волосы девушки. Мари слегка повернулась и посмотрела на сестру Софию остекляневшим, равнодушным взглядом. Монахиня улыбнулась в ответ.

Сестра София попросила послушниц принести дубовую кадку и наполнить ее теплой водой. Она помогла Мари выкупаться и расчесала ее длинные волосы. Все время пока с ней производились эти манипуляции, Мари равнодушно смотрела в одну точку и молчала. Одев девушку в чистую длинную рубаху, сестра София заплела ее волосы в тугую косу. Делая это, она что-то говорила Мари ласковым голосом. Мари не понимала ни слова, но это нисколько не смущало монахиню.

Так продолжалось изо дня в день. Сестра София сама приносила девушке еду и заплетала волосы. Потом она начала приносить книги и показывать Мари буквы. Мари по-прежнему молчала, но монахиня не теряла надежду разговорить " несчастную заблудшую овцу", как она называла про себя Мари.

Странно, но самочувствие Мари ухудшалось, несмотря на обильное питание, которым ее обеспечили по просьбе заботливой сестры Софии. Мари все чаще мучали приступы головокружения и слабости, постоянно хотелось спать. Постепенно ей становилось абсолютно все равно где она находиться и что с ней происходит. Даже постоянно мучивший ее ночной стах постепенно пропал. Сознание затуманивалось. Иногда в нем всплывали размытые, плоские образы из прошлой жизни, но они расплывались, теряли четкость и исчезали как ночной бред.

Она никак не могла понять почему все вокруг называют ее Анной, но постепенно и это перестало иметь для нее значение. Мари начинало казаться, что она провела в этой келье очень много лет, всю свою жизнь. Все что было до, превратилось для нее в далекий нереальный сон, все это ей просто приснилось.

Старания сестры Софии не прошли даром, постепенно Мари все лучше и лучше понимала что говорят вокруг. Молодая монахиня не оставляла ее ни на секунду. Она постоянно говорила Мари что-то о ее долге перед Богом, о грехе, который девушка должна искупить. Под чутким присмотром сестры Софии Мари разрешили покидать свою келью и гулять по монастырскому саду, но долгие прогулки были ей не под силу.
Однажды, монахиня упросила матушку-настоятельницу позводить Мари пойти на заутреню со всеми сестрами.
Сестра София повязала девушке платок на волосы и показала как надо правильно осенять себя крестом, убеждая ее при этом, что Мари неприменно забыть латинскую ересь.
В монастырском храме Мари все показалось каким-то странным, чужым.

Помпезная пышность храма подавляла ее. Она остановилась перед старинной иконой Богородицы. Она напряженно вглядывалась в изможденный, потемневший лик, полные страдания глаза и в ее памяти неожиданно возник другой образ.

Ей, вдруг, вспомнилось светлое, светящееся девичьей нежностью лицо Девы Марии, склонившееся над нею. Ее лицо мучительно напоминало кого-то. Это видение настолько захватило девушку, что она не заметила подошедшей к ней сестры Софии. Монахиня взяла ее под локоть и внимательно посмотрела ей в лицо.

-Что с тобой, детя мое?-спросила она ласковым голосом.
-Я хотела бы уйти отсюда.-отозвалась Мари.
Монахиня нахмурилась, в глазах ее мелькнуло недовольство.
-Ну хорошо. Иди.