-Да я и сам хочу умереть, только ты да дочь держат. -глухо сказал он.
Последний штрих- мысли о самоубийстве. Все верно. И загибается вот так человек, а врачи руками разводят.
-В общем так! - повелительно припечатала я -Вы, женщина, идите-ка в комнату, поспите до утра. А вы, мужчина, скажите свое имя и тоже спать ложитесь.
-Иван.- сказал он.
И я облегченно перевела дух. Если бы он был каким-нибудь Эдиком, которых у нас отродясь на деревне не водилось, я бы не смогла помочь. Самое интересное, что ни баба, ни мужик со мной спорит не решались, разбрелись по углам, а я выудила из-под клеенки кухонного стола помятую трешку и поьежала к соседям, Карасевым.
-Баба Аня, пусть мне Зойка сорок яиц продаст, только у меня всего три рубля, хватит? - выпалила я разбуженной Карасихе.
Меня и бабку на деревне знали, и она и не подумала разораться, что ее среди ночи подняли. Подняли - значит, надо кому-то помочь.
-Так я сама их тебе так дам. -сонно моргнула она.
-Нет, надо, чтобы купить, и у младшей по возрасту. -уперлась я.
Через пять минут я уже произвела обмен трех рублей на сетку яиц и побежала в летнюю кухню. Посмотрела на часы, было как раз без десяти три, самое время, и поставила чугунок на газовую плиту. Яйца быстро сварились, я сунула туда скорлупки от яиц с Пасхи и соль с Чистого четверга, потом сбегала в сарай, взяла топор и выьрала в курятнике хромоногую пеструшку. Еще час ушел на безрезультаные попытки ее зарубить. Курица, вскоре смирившаяся со своей участью, лежала на чурбачке в кухне, посматривая на меня полуприкрытым глазом, а я ревела и гладила ее. Ну не могла я ее зарубить, не могла!
А яйца так и кипели в чугунке.
В конце концов я плюнула и вернулась в дом. Придет бабуля и все сделает.