В теле поднялась знакомая волна силы, замешанная на обжигающе холодной, талой, снежной воде Фудзиямы. Она застряла рвущимся наружу комком где-то в горле, и я хлестнула ею в разные стороны. Те, к кому прикоснулась сила, остановились. Те, кто потом прикоснулся к ним, заморозились тоже. Шла цепная реакция.
Я присела на корточки, загребла руками полные горсти дорожной пыли и слегка на нее подула.
-За далекими далями на острове Буяне лежит камень Алатырь, под ним лежит моя печаль,- шепнула я доверчиво и нежно, почти касаясь губами пыли, словно губ любимого. Тоненькая струйка песка вихрилась от моего дыхания наверху холмика в моих руках.
-Плачет моя печаль-обида, надрывается, к тем, кто меня обидел, рвется-плачется - чуть громче произнесла я, и вихрь в моих руках набрал силу, потянулся ниточкой к замершей толпе.
Я оглядела толпу. Мне не было их жалко в этот момент. Это придет потом. Медлено распрямляясь, я шептала песку, не сводя глаз с Грицацуевой, ей персонально я вломила слоновую дозу фриза.
-И трясется от печали моей земля, гора рушится, гораскаменна, так разрушатся тела и судьбы тех, наского я обижена - голос мой набирал силу, я прикрыла глаза, отдавая словам свою силу, и свою ярость к неприятно щекочущим прикосновениям лепестков, и то, что сейчас прийдет японец и сделает мне харакири за то, что я посмела купаться в талом снегу священной Фудзиямы.
-В жилах кровь станет их калеными иглами, и прольются слезы их, и не высохнут - мои руки, на которых покоилась кучка пыли, розделились надвое, песок, скользивший меж ними, не достиг земли, а влился в общий вихрь.
Мое тело давно жило само по себе под властью силы. И в заключительном аккорде оно закрутило меня в безумном фуэте, тело стало легче пушинки, опираясь всего лишь на большой палец ноги. Песок с ладоней летел по кругу, а я запечатывала заклинание. И смешивались слова с песком в неразрывную смесь, ввинчиваясь в созданый мной вихрь.