"Нет, нет, - кричало все мое существо, - неправда, сегодня среда, и сны не сбываются, это просто бред. Чушь по телевизору показывают, чушь и снится. Я люблю его, его и никого больше и никому, никому не отдам".

Но мысль о том, что сон вещий, уже не покидала меня ни на минуту. Разболелась голова. Я выпила две таблетки цитрамона и услышала телефонный звонок. Загадала: "Если это он, то все - бред, и все будет по-прежнему". Сняла трубку и услышала тревожный, любимый, самый дорогой в мире голос: "Наташенька, ты мне звонила, что случилось?"

Я вложила в голос всю теплоту, на которую была способна, и сказала:

- Здравствуй, мой капитан, все хорошо, просто у нас на работе затишье, полугодовой план выполнили, а теперь временная передышка. А мне стало почему-то грустно, и я захотела услышать тебя.

- Так, может быть, ты приедешь ко мне?

- Когда? Ты ведь на работе.

- Я заеду за тобой через пятнадцать минут, если можно.

- Нет, не надо. Я сама через полчаса приеду к тебе, - ответила я, так как скрывала от всех свои отношения, - мне нужно здесь кое-что уладить, - как можно мягче добавила я.

- Ну хорошо, дорогая. У тебя, правда, все в порядке? - все еще тревожась, спросил Юра.

- Да-да! Все нормально, так мы договорились?

- Конечно, - медленно произнес капитан, как будто размышляя над чем-то. - Я жду тебя, родная.

Я зашла на рынок, купила три гвоздики (пусть будет праздник!), огурцы, помидоры, зелень и поехала к капитану. Ехала и волновалась, как девушка, которая не уверена во встрече. И так было всегда, когда я ехала к нему: я любила его, любила с первой встречи, однако долго не признавалась в этом даже себе. Но сердце не обманешь!

А вот и остановка. Сдерживая желание спрыгнуть из троллейбуса и побежать, я с достоинством вышла и... попала в сильные руки капитана.

- Наташенька, я так рад, что ты приехала, - и заглянул мне в глаза, видно, все еще сомневаясь в причине неурочного визита. Я взяла его под руку (первый раз днем, всенародно), чем вызвала еще большее удивление, и молча прижалась к нему. Так дошли до подъезда его дома и поднялись к нему в квартиру. В прихожей капитан набросился на меня, как после долгой разлуки. Мы задыхались от поцелуев, но оторваться друг от друга не могли.

Как очутились в постели, не помнили, но когда порыв прошел, то долго лежали молча, боясь прервать то блаженное состояние, в котором находились. Но тревога осталась, и я подумала о том, что хорошо бы поговорить с Лешей и узнать, что замышляет Юля. Он обязательно расскажет, а может быть, с Юлей? Нет, ее лучше не трогать, она - как порох...

Открыла глаза и встретилась с внимательным взглядом капитана, который тотчас его отвел. Порой мне казалось, что он читает мои мысли. Я как-то сказала ему об этом, на что он, невесело усмехнувшись, ответил: "Дорого бы я дал, чтобы их прочесть".

- Ты что так посмотрел на меня, мой капитан, как будто заподозрил в чем-то?

Он повернулся ко мне, крепко, по-мужски поцеловал, затем прижал к себе и заговорил быстро, четко, как бы отрепетированно.

- Натуся, я тебя очень люблю. Фортуна никогда меня не баловала, даже наоборот. Да ты и так все обо мне знаешь, я тебе все о себе рассказал, и я, честно сказать, не надеялся на ее милости. Да, я мечтал о счастье, но ведь мечтают все, а счастливы по-настоящему единицы, и я тоже не очень-то надеялся на счастье с большой буквы. Но вдруг фортуна сжалилась надо мной и послала тебя. Я не любил никогда. Даже в школе меня миновала первая любовь, и вот сейчас, в сорок три года, счастье лавиной обрушилось на меня. Глубина моей любви безмерна, но тебе это счастья не принесло.

- Неправда, - робко пыталась протестовать я.

- К сожалению, правда, - сказал он, поцеловав меня в висок, - правда. Я хочу видеть тебя счастливой, готов горы свернуть для этого, а вижу лишь твои извиняющиеся глаза, когда ты на "ненадолго" буквально прибегаешь ко мне и через некоторое время вынуждена уходить. Я не могу встречаться взглядом с тобой в такие минуты: я - здоровый мужик, а до сих пор беспомощно смотрю тебе вслед, и сердце мое сжимается от любви, жалости и... бессилия. Я знаю, такая жизнь недостойна тебя, а как ее изменить, если ты уходишь от решения? Сейчас ты уйдешь, а я останусь в своей холодной холостяцкой квартире и буду метаться здесь, в результате не приняв никакого решения. А последнее время я просыпаюсь оттого, что во сне постоянно теряю тебя, ищу, ищу и не могу найти...

От его слов я вся сжалась, холод пробежал по телу. Он это сразу уловил, укрыл одеялом и, еще крепче прижав к себе, продолжал:

- Я стал суеверен, Наташа, боюсь за тебя, и если ты мне долго не звонишь, то мое воображение услужливо рисует картины, достойные фильмов ужаса: и под колесами автомобиля, и в больнице с какой-то страшной болезнью, и еще Бог весть что, о чем стыдно даже вспомнить. Но ты позвонила, и опять во мне вспыхнуло солнце жизни и надежды. Мне хочется быть рядом с тобой, родная моя, защищать от житейских неурядиц тебя и твоих детей, умножать твои радости и делить невзгоды. Но как? Тупик! И из него можешь вывести только ты.

Я повернулась к нему, стала лихорадочно целовать лицо, губы и шептать:

- Молчи, молчи... Я знаю... Мне самой больно разлучаться с тобой, больно терзать твою жизнь, но все... слышишь, все... Дай мне три дня, и я все решу. Я скажу детям о тебе... о нас. Леша поймет, а Юля?.. Что-нибудь придумаю. А сегодня я остаюсь с тобой... до утра... Сейчас позвоню домой и скажу, что задержусь...

А сама гладила его, целовала, возбуждала - только бы он ничего не говорил, только бы молчал. И он не выдержал: мужчина в нем победил!

После урагана обоюдных ласк мы лежали обессиленные и успокоенные. Затем я встала и, не стесняясь своей наготы, подошла к телефону, привычно набрала номер. Трубку сняла Юля. Я набросила на себя рубашку Юры, которая лежала рядом на полу, как будто Юлька могла по телефону увидеть мою наготу.

- Как дела? - осведомилась я.

- Нормально, ты скоро придешь? - требовательно спросила она.

Я не ответила на ее вопрос и, пытаясь выиграть время, задала свой:

- Вы ужинали? В холодильнике жареная курица, картошка. Леша, наверное, днем первое не ел, предложи ему борщ. Компот на плите, а пирожки в кастрюле...

- Не суетись, - прервала меня дочь, - мы все найдем. Так во сколько ты придешь?

- Поздно. Я у тети Лены. Есть повод. Приду очень поздно, так что не ждите, ложитесь спать.

- Так-та-а-а-к! - протянула Юля и положила трубку.

- Вот и все, - сказала я бодро, подкатываясь под бок своего дорогого человека.

Боже! Если бы он знал, как я его люблю и как боюсь потерять. Я недавно поняла, что дети относятся ко мне потребительски и только ждут, когда подрастут крылья, чтобы выпорхнуть из родного гнезда, и их совсем не волнует, что творится в душе матери. В результате на фоне семьи растет неприглядное растение, и имя ему - Одиночество. А как еще хочется жить! И как жизнь зависит от того, кто рядом с тобой. А если этот человек любит, любит бескорыстно, всей душой, какой может быть удивительной жизнь. Ведь, в сущности, я еще не жила! Нет, нет! Я не отпущу своего счастья, и пусть детям не очень понравится мое решение, но Юра сможет быть им если не отцом, то хорошим другом. С Лешей они поладят, а с Юлей?.. Все устроится. Юра мудрый, он и с ней найдет общий язык. А если не найдет? Найдет, обязательно найдет.

* * *

...С приближением расставания тревога медленно вползла в сердце. И вот уже она обвилась вокруг него, и стало трудно дышать.

- Пора, мой капитан, половина пятого.

- Да, Наташа, пора.

Подошли к двери, я стояла спиной к нему и не могла отойти в сторону, чтобы он открыл ее. Страх, граничащий с предчувствием, леденил душу. Капитан стоял сзади, не проявляя признаков жизни. Я повернулась к нему. В милых глазах полыхнул отсвет моей тревоги и немой вопрос.

- Юра, я люблю тебя, - сказала я, - стоя перед ним, как школьница, - очень люблю.

Глаза его вспыхнули огнем радости такой силы, что я поняла, как долго и терпеливо он ждал этих слов. Мы вернулись в комнату, и там, сидя на диване и прижав меня к себе, как ребенка, Юра почти торжественно сказал:

- Я даю тебе слово чести, родная, что ты никогда не пожалеешь о своих словах.

Равновесие вернулось ко мне, и я с улыбкой произнесла:

- Юра, уже пять.

Какое прекрасное у него имя: Юра, Юрий. Наконец я смогу его произносить, наконец я могу не таиться перед ним, боясь назвать по имени, чтобы он в интонации произношения не услышал любовь, которая с каждым днем росла в моей душе.

- Да, ты права.

Я пропустила Юру первого, испугавшись, что снова перед дверью мне станет страшно.

Улицы были пустынны, и мы приехали к моему дому быстро. И опять страх предательски сжал сердце и хотелось почему-то заплакать.

- Юра, поцелуй меня.

Долгий, нескончаемо долгий поцелуй, а затем:

- Все будет хорошо, родная, ты увидишь, все образуется.

- Я позвоню тебе, Юра.

Глава 9

Осторожно ключом открыла дверь и нос к носу столкнулась с Юлей. Виновато пробормотала: "Доброе утро", - и попыталась проскользнуть в комнату. Но Юлька преградила мне дорогу и грубо бросила:

- Может быть, оно у тебя и доброе после бурно проведенной ночи.

Опешив от тона и слов, смысл которых дошел не сразу, я ударила дочь по щеке, почувствовала под рукой влагу и сразу поняла, какую допустила непоправимую ошибку. Схватила за плечи обезумевшую и вырывающуюся Юльку, стала ее целовать, приговаривая:

- Ну дура я, дура, прости свою неудачливую мать, прости, прошу тебя.

Юлька пыталась отбросить меня и выскочить в дверь, при этом она кричала, изо рта вместо слов вырывались вместе со слюной какие-то нечленораздельные звуки.

- Леша, Леша, - на крик выскочил взъерошенный заспанный сын.

Он понял все по-взрослому. Схватил Юльку на руки и чужим голосом сказал:

- Если можешь, придержи ноги, - прижал к дивану и коротко бросил: - Воды.

Я принесла судорогой сведенными руками воду. Он снял с себя майку, намочил ее и стал обтирать Юльку, которая билась в истерике и кричала:

- Сволочи, твари, отпустите меня...

- "Скорую", самим нам не справиться, - пытаясь разжать зубы сестры и влить в нее воду, сказал Леша.

"Скорая" приехала быстро, хотя я, кроме "срочно" и домашнего адреса, ничего не в состоянии была произнести.

- Истерика, - констатировал врач, как только вошел в комнату, в которой Леша продолжал удерживать сестру на диване.

Фельдшер, высокий сутулый парень, быстро открыл саквояж и так же быстро сделал укол обессилевшей от крика Юле, через некоторое время - еще один. Затем врач мучительно долго писал, коротко задавая вопросы Леше. В результате на журнальном столике росла стопочка каких-то маленьких бумажек - рецептов. Посмотрев на меня, он сказал:

- Больной необходимо лечение в стационаре, направление я оставил, - и он небрежно махнул ручкой на стопочку.

- Нет, нет...- простонала я.

Врач еще раз внимательно посмотрел на меня и пошел к выходу, бросив на ходу:

- Примите успокоительное, ваша помощь ей сейчас не нужна. Ей нужен покой и стабильная обстановка.

Хлопнув дверью, они ушли.

Я посмотрела на Юльку: бледное (ни кровинки) лицо, испарина на лбу, глаза закрыты. На одном веке пульсирует голубенькая жилка. Жалость, безмерная жалость охватила меня. Я упала перед ней на колени и беззвучно зарыдала. Леша осторожно поднял меня и увел на кухню.

- Пойдем, я дам тебе валерьянку.

На кухне я обняла Лешу и стала плакать, уткнувшись лицом в его уже мужскую грудь. Выплакавшись, взяла со стола чашку с валерьянкой, которую он приготовил, выпила. Леша, забыв сполоснуть, налил в эту чашку свежий чай. Чай отдавал валерьянкой, был ужасно неприятен, но мне хотелось испытать хоть какие-то неудобства, чтобы искупить случившееся. Леша молча жевал бутерброд с вареной колбасой, прихлебывая чай из своей пол-литровой чашки (школьный подарок одноклассницы) и поглядывал на часы. Допив чай, вымыл чашку, поставил ее на место, взяв рецепты и сказал:

- Я сейчас сбегаю в аптеку, деньги у меня есть, предупредил он мой вопрос, - а затем в институт.

Минут через пятнадцать Леша вернулся и стал объяснять, что и как принимать, но, увидев, что я не слушаю, взяв лист бумаги и все на нем записал.

- Мам, ну я пошел, часа через два забегу или позвоню, - быстро поцеловал меня в щеку и добавил: - Все обойдется, не принимай близко к сердцу, просто у Юльки... - не договорив, быстро вышел из квартиры и, не дожидаясь лифта, побежал вниз по лестничным маршам к выходу.