Предводительница вдруг вся напряглась, обратившись в слух. Тенелап уже раскрыл было рот, чтобы задать вопрос, как расслышал тот же звук, что и Серебряная Звезда несколькими мгновениями ранее — похожий не то на рев, не то на рокот водопада и постепенно усиливающийся.

Глаза предводительницы расширились в паническом осознании, и она бросилась наружу. Тенелап последовал за ней, на Скалу, с которой обычно обращались к племени. Остановился, вытянувшись в струнку и прикипев взглядом к происходящему уже не на горизонте, а в нескольких минутах бега от лагеря.

Там бушевал, сметая все на своем пути, огромный темный вихрь, протянувшийся из облаков. Он был гораздо шире "змеи" из сна Тенелапа и, казалось, состоял из множества таких "змей".

Звездное племя, очевидно, даже предположить не могло, что грозное порождение природы будет столь велико.

БЕЛОКРЫЛАЯ
Метки: другие планеты, ОЖП, ОМП, фантастика
Примчание: Кроссовер с фандомом "Рувольти: эксперимент ценой жизни".

Запах привел его к самому Карнизу, туда, где скала обрывалась вниз, в пропасть. Нерешительно ступая по скользкому льду и снегу, он подходил все ближе к краю. Быстро-быстро билось сердце при виде белоснежной фигуры на самом краю, в каких-то шерстинках от падения, будто бы не обращающей внимания на собственное положение.

— Метель? — прозвучало нерешительным выдохом — воитель боялся испугать белую не-совсем-кошку, заставить ее дернуться и свалиться со скального выступа.

— Светлоух? — она обернулась, четко выверяя движения, посмотрела в самую душу узкими зрачками, как умела только она. — Что тебе здесь нужно?

— Ты. Мне нужна ты. Племя волнуется.

— Передай им, что я не вернусь.

Он не мог сделать ничего. Не мог ухватить ее за загривок и дернуть, не мог увести от опасного края.

И мысль о том, что, быть может, через несколько минут на дне пропасти появится еще одно изломанное тело, острыми когтями раздирала душу.

— Почему, Метель, почему? — пытливо спросил воитель, осторожно делая еще один шаг к краю. — Что тебе сделало наше племя?

— Вы не сделали ровным счетом ничего, — прикрыв янтарные глаза тонкими веками, ответила та. — Просто мне здесь не место.

"Ей здесь не место", — шептались между собой старейшины, когда странный белый не-совсем-котенок, найденный патрулем на самой границе территории племени и принесенный в лагерь, крутился возле них. А яркие желтые глаза найденыша смотрели с жалобной надеждой, кривилась вытянутая наподобие широкого клюва мордочка, и кончик тонюсенького хвоста, опасливо поджатого, то и дело резко окрашивался в разные цвета, заставляя вздрагивать от неожиданности даже воинов.

"Ей здесь не место", — говорило все племя, напуганное ее странной внешностью, но она осталась. И училась наравне с остальными, с каждой луной все сильнее замыкаясь в своем крохотном мирке, обрывая заведенные было знакомства, давя эмоции в зародыше, словно за их проявление каждый раз платила непозволительную цену. А хвост ее уже больше не менял цвета, будто и не вспыхивал когда-то давно от малейшего шума пугливым желто-оливковым*.

"Ей здесь не место", — шептали в толпе, пока остальные во время посвящения странной не-совсем-кошки в воины кричали ее новое имя — Метель. А та, явно слыша эти шепотки, щурила похолодевшие с возрастом янтарные глаза в отчаянном протесте, готовясь в который раз доказывать обратное.

"Ей здесь не место", — говорил сокрушенно Молнезвезд, предводитель племени. И глашатай, вызванный на этот приватный разговор, кивал печально, соглашаясь, и озвучивал очевидное — таких, как Метель, не видел никто и никогда. И никто не знал, откуда вообще она появилась в тот день на границе.

— Но почему? Тебя приняли, тебе дали имя, ты — одна из нас! — восклицание Светлоуха, должно быть, вышло слишком экспрессивным, ведь он и сам понимал, что говорит неправду — Метель на самом деле приняли единицы.

— Я никогда не стану одной из вас, — ровно произнесла она, обвивая скальный выступ длинным тонким хвостом, тоже неправильным, не кошачьим, со странным ромбовидным уплощением на конце — именно оно, как помнил Светлоух, могло менять цвет. — Я всю жизнь пыталась доказать обратное, но это было бессмысленно. Гоняясь за признанием, я лишила себя права на эмоции и на полеты, а все ради чего? Ради знакомств, которые недопустимы? Ради дружбы, от которой не будет проку? — что-то все же прорвалось через ледяную холодность воительницы, на кончике хвоста мелькнула лазурь**, быстро сменившаяся алым цветом***, исчезнувшим так же стремительно. А заметившая это Метель заговорила размеренно, словно рассказывая сказку:

______
*Испуг.
**Усталость.
***Гнев.

— Обычный кот боится шагнуть в пропасть, потому что понимает, что очень быстро его изломанное ударом тело окажется на дне. Но это он понимает подсознательно, и его пугает даже не столько боль от удара — его пугают секунды падения, свист воздуха в ушах и несущееся навстречу то самое дно. Я почти уверена, что мои предки, мои родители не боялись шагать в пропасть. Ведь им приходилось делать это много раз на дню, ведь падение — это тоже полет, а полет — это тоже падение, особенно когда сложены крылья. Чтобы полететь, в любом случае нужно оторваться от земли. Так почему я, дочь своих родителей, должна бояться шагнуть в пропасть? Почему должна прятать крылья и давить в себе желание полететь? Почему я не могу отправиться на поиски себе подобных?

И она напрягла мышцы, готовая сделать шаг — только вот шаг от края или за край, Светлоух не мог сказать. Он тоже напрягся, припал к снегу, понимая, что по-прежнему не может сделать ничего для спасения воительницы, повредившейся умом — как еще он мог объяснить околесицу, которую она несла про полеты и крылья?

— Пожалуйста, не делай этого!

— Мне здесь не место. Только, Звезд ради, — она изобразила некое подобие улыбки, — не перевирай ситуацию и не говори племени, что я совершила самоубийство.

И она шагнула в пропасть, а перед глазами воителя мелькнул окрашенный бледно-синим кончик ее хвоста*.

Светлоух горестно вскрикнул, уже понимая, чем всем кончится. Скребанув когтями по льду, прыгнул к самому краю, туда, где только что сидела Метель, и посмотрел вниз, ожидая увидеть забрызганный кровью снег на дне пропасти и искалеченное тело белой не-совсем-кошки. Но там ничего не было, и лишь какая-то крупная белоснежная птица взвилась, спугнутая, метнулась вверх по каменной стене и шмыгнула в ярко-голубое небо.

_______
*Решимость.

Кот проводил ее взглядом, отстраненно подумав, что птиц с четырьмя крыльями и длинным тонким хвостом он никогда не видел, и снова с отчаянной тоской уставился вниз. Разум, словно оледеневший в тот момент, когда мир на миг закрыл бледно-синий ромб, отказывался строить догадки о том, куда могла деться Метель — до тех пор, пока не мелькнуло воспоминание о точно таком же ромбе, которым оканчивался хвост неведомой птицы.

И в его голове возник один-единственный вопрос: как так вышло, что за столько лун никто не заметил ее крылья?

***

Ветер подхватил устремившуюся в грозовые облака Метель, незнакомо запел в перепонках крыльев, засвистел в ушах.

Она никогда еще не боролась с такой непогодой и оттого действовала на чистых инстинктах. Падая в воздушные ямы, кружась наперегонки со шквалами, прорываясь через влажную черноту облака, она летела, раскинув все четыре крыла, и в ней медленно-медленно пробуждалось то, что дремало последние пятнадцать лун. Она мчалась к самому центру грозы, туда, где молнии сверкали чаще всего, где гром раскатывался не переставая. И ее сердце билось в рваном такте искрящих молний, а крылья выгибал ветер.

Раз.

Вокруг стремительно мчащейся белокрылой не-совсем-кошки мелькали голубоватые искры, сливаясь в крохотные молнии наподобие тех, что резали небо вокруг. И она наслаждалась этими искрами, выпуская на волю то дикое, что всю сознательную жизнь давила в себе. И ей впервые в жизни было без разницы, какого цвета у нее хвост — ведь ее никто не видел!

Два.

Метель сощурила глаза, вытягиваясь в струнку, отводя назад раскинутые крылья. Она более не сливалась с грозой — она неслась сквозь нее, будучи в самом ее центре, и уже знала, что сейчас произойдет.

Три.

Ударила молния. Янтарная радужка окрасилась в чистую голубизну неба, пространство вокруг поплыло, мир расколол надвое удар — и она помчалась. Помчалась так, как не мчалась никогда. Время замерло, замерла она сама, у нее замерло дыхание, замерло в груди сердце — а она мчалась, и кончики крыльев обдавало нестерпимым, невозможным холодом, какого она никогда не ощущала в горах.

...Громыхнуло, и мир снова раскололся напополам, выпуская Метель в чужое, непривычное небо с огромной фиолетовой луной.

Она вздохнула, расставаясь с последними крупицами воздуха того, оставшегося позади мира и впервые пробуя на вкус воздух этого, нового. Плотный и наполненный запахами, он обжигал легкие и необыкновенно легко поддерживал под крылья. Уши ловили множество незнакомых звуков, тело, казалось, весило меньше, чем до взлета.

— Al'maze... — будто само по себе вылетевшее из клюва неизвестное слово удивило и испугало. Лапы коснулись влажной земли, крылья прошелестели по синей траве и тут же рефлекторно сложились, прижимаясь к спине и хвосту и становясь, как всегда, незаметными.

Зашуршали кусты, за ними мелькнула большая бурая птица с рогами и тут же скрылась, чем-то напуганная...

***

Метель вздрогнула, просыпаясь. Неокрепшие крылья ломило после вчерашних полетов, урчал пустой живот. Сквозь крону дерева, на котором она ночевала, виднелось издевательски голубое и чистое утреннее небо.

Она видела эти сны уже не в первый раз. Помнила, как уцелеть в грозе и как накопить энергию для решающего "прыжка" туда, домой, в родной мир под высоким небом с фиолетовой планетой. Всей душой рвалась в него, верила, что найдет там таких же, как она. Ждала и искала одного — сильной грозы, которая могла ей помочь. Но ее все не было и не было...

Примечания:
У неуловимых с крыльями типа "растяжные" сами крылья в сложенном состоянии практически не видны, даже их кончики прижимаются к хвосту.
Метель — не чистокровная русская белая, и поэтому ее шерсть не меняет цвет в зависимости от освещения.

ТАК УГОДНО ЗВЕЗДАМ
Метки: АУ, ангст, антиутопия, дарк, ОЖП, ОМП, повседневность, постканон, СВП

Маленькую Тьмушку не слишком-то и привлекают травы во всем их многообразии. Она мечтает бегать наперегонки с ветром по пустошам, сражаться до капли крови за свое племя и с гордо поднятой головой приносить в лагерь добычу. И она с нетерпением ждет Решения предков, не сомневаясь, что ее определят на путь воина.

Ручеек, ее брат — тот не такой. Он тихий, скромный, предпочитающий веселой возне наблюдение за каким-нибудь ползущим по травинке жуком… будущий целитель, да и только. Или терпеливый охотник, который может полдня провести в засаде. Впрочем, сам Ручеек на все вопросы сестры о своем возможном будущем предпочитает отговариваться какой-нибудь ерундой вроде «Звездам решать, кем я стану».

Смешно даже! Ведь и мышке понятно, что предки выбирают то, к чему у будущего ученика лежит душа. Недаром же они постоянно наблюдают за племенами с небес?

Засыпая под действием маковых семян возле Лунного озера — таков ритуал Решения, — Тьмушка уже предвкушает горести и радости бытия оруженосцем.

***

— Как… целителем? — нет, не может этого быть. Наверное, в трансе, когда ее голосом вещали предки, она оговорилась — эти семена ведь так путают сознание, что совершенно невозможно сосредоточиться даже на собственных мыслях… или же что-то не так сказало Звездное племя. — Это точно?..

— Звезды не ошибаются, — роняет в повисшую тишину Ливнехвост, целитель племени, и отворачивается от Тьмушки, замершей в горестном непонимании, к начавшему приходить в себя Ручейку. — Ты станешь воином, — все так же бесстрастно извещает он котика. У того в глазах мелькает отражение недоумения сестры. Тьмушка ждет от него вопроса, возмущения, хоть какого-нибудь несогласия с Решением… но ничего такого не происходит. Ручеек уважительно склоняет голову перед гладью Лунного озера:

— Благодарю вас, предки, за то, что помогли мне выбрать жизненный путь.

— Это ошибка! — восклицает Тьмушка. — Нас наверняка перепутали! Ну какой из меня целитель?!

— Звезды не ошибаются, — с нажимом повторяет Ливнехвост. — Ты же не хочешь вызвать их гнев своей строптивостью?

Невообразимое множество слов подкатывает к горлу Тьмушки — и умирает под холодно-безразличным, как северный ветер, взглядом ее будущего наставника.

Оспаривать Решения не принято.

***

— Ручьелап! Ручьелап! — выкрикивает племя Ветра в ночное небо, и Тьмушка кричит вместе с ними, хоть к глазам и подступают злые слезы. Ее брат достоин капельки счастья, и не его вина, что это счастье они не разделили между собой.

После церемонии она ищет Ручьелапа в толпе. Земля, обычно такая незыблемо-постоянная, уходит из-под лап, и Тьмушка отчаянно надеется, что разговор поможет ей хоть немного успокоиться.

— Ручьелап! — и брат удивленно оборачивается на ее возглас.

Тьмушка давит из себя кривую дрожащую улыбку:

— Ты ведь научишь меня боевым приемам? А я помогу тебе узнать травы, — судорожная попытка удержать единство, начавшее рассыпаться в прах еще там, у Лунного озера, смягчить последствия Решения и остановить трещину, ползущую между ними.

— В Законе сказано, что целители не сражаются, ты же знаешь, — Ручьелап объясняет это мягко, словно разговаривает с котенком. — Прости, мне нужно идти.

И в самом деле уходит прочь, к другим оруженосцам, которые встречают его дружескими возгласами. А Тьмушка — Тьмушкой она была и останется для всего племени до тех пор, пока не займет место наставника, и лишь он будет звать ее ученическим именем, — стискивает зубы, чтобы из горла не вырвался предательский всхлип.

— Привыкай, — тихой тенью рядом возникает Ливнехвост, и Тьмушке чудится в его голосе не то насмешка, не то затаенная горечь. — И возьми себя в лапы, целителю нельзя демонстрировать эмоции.

Будущим целителям, в отличие от будущих воителей, не положена какая-то особенная церемония. Ливнехвост просто отводит ее к расщелине в скале, из которой терпко пахнет травами и в которой старшие оруженосцы уже приготовили вторую подстилку, и напоследок бросает лаконичное:

— Надеюсь, ты будешь старательной ученицей, Темнолистая.

***

Чем больше Темнолистая узнает о ремесле целителя, тем сильнее его ненавидит. Оно выглядит жалкой попыткой пойти против природы — иллюзорно большое количество знаний совершенно бесполезно перед по-настоящему серьезными травмами и заболеваниями.

Возможно, в этой ненависти отчасти виновато то, что она никак не может запомнить свойства целебных трав и смесей.

Целители обязаны лечить соплеменников, но им запрещено ошибаться — тот, кто не сумел спасти больного, по умолчанию считается виноватым.

— Должен предупредить, — голос Ливнехвоста, как всегда, бесстрастен, — когда ты займешь мое место, будь готова принять наказание за ошибки.

— Какое именно? — ученица поднимает на него потускневшие глаза, даже не возмущаясь еще одному идиотскому правилу только-для-целителей. Корка льда, сковавшая ее сердце за последние луны, надежно прячет от окружающих жалкие остатки эмоций — по крайней мере, ей так кажется.

— Тебе будут вырывать когти. По одному за каждую смерть.

— А что будет, когда когтей не останется? — вокруг шеи обвивается незримая ежевичная плеть паники, перекрывая доступ воздуху, и приходится сглотнуть, чтобы продолжить более-менее нормальным тоном: — Что если умрет больше восемнадцати котов?

— Я это еще не выяснил, — сухо отзывается Ливнехвост, у которого — Темнолистая заметила это уже давно, — медленно отрастают два новых когтя на передней лапе. — И да, лечить эти, как их называл мой наставник, «позорные раны» запрещено, даже если начнется заражение.