#41 Firewing, ох и вам спасибо,,,

Одна из тех книг (если можно так выразиться) на км, которая реально за душу берёт. Это просто потрясающе!

#43 Юля Енот, авв очень приятно!!

фд: метал фемели.
предупреждение: лапслок и не воспринимайте всё написаное близко к сердцу.

—знаешь, я хочу умереть во сне.

спи, милый, струльдбруг, дитя свифта. у чеса за плечами восемь попыток самоубийства. он на половину мертвец, и за спиной его — транспарентные крылья, четыре пары. он смотрит на мир глазами слепца, вырвавшегося из могилы. слепца, которому стекловидное тело безобразно выели черви, а он этих червей даже не пытается из глазниц своих изрубленными пальцами вытащить. какое ему до них может быть дело? у чеса за плечами клиническая смерть. он лично стоял перед богом, он видел в лицо вельзевула. он знает, что рассказы священников про адские мучения (особенно про девять кругов ада) — это плод апатэ и их плотское желание удержать власть, возвыситься над жалкими наивными людишками хотя бы здесь, пока можно твёрдо ступать по рыхлой земле, пока можно раболепно взвизгивать от ударов молний в благочестивых христиан и изображать истязающее коленопреклонение перед поехавшим иконостасом.

пока ещё есть смысл в деньгах и силе.
пока бог — это глухой старец определённого пола, ниспославший своего сына к грешникам, чтобы те его растерзали.
пока иисус христос — безгрешный агнец.
пока люди думают, что могут хоть что-то понимать в божественных смыслах.
пока люди спорят о том, кто из них прав в трактовках священных писаний.
пока люди уверены, что понимают толк в справедливости.
пока эти двуликие люди есть.
чес видел ангелов и знает, что те кротки лишь потому, что немы, а немы потому, что лишены голосовых связок. зачем пернатым связки? они и так слишком туго за шею к небесам привязаны (сидят на цепи, словно церберы, только вместо оскала — огненный меч, которым чес опалил себе ладони, и потому каждый раз, беря в руки гитарный гриф, думает, что, наконец, откинется от болевого шока).
у чеса за плечами восемь попыток уподобиться святому себастьяну — умереть. глэм говорит, что чес — кот: у него девять жизней. глэм говорит, что, пока он жив, не позволит чесу умереть в девятый раз. глэм говорит, что этому миру нужно дать ещё один шанс. глэм говорит, что всегда будет рядом, даже если они однажды сильно поссорятся. глэм говорит, что чужая смерть — это не повод лишать себя жизни. глэм говорит, что со временем станет легче. глэм говорит — чес его не слушает.
он слабо видит мутные очертания золотистых волос, замечает, как рельефно выделяются вены на перенапряжённых руках глэма, но совсем не видит лицо, словно человек, страдающий прозопагнозией. голос глэма кажется чесу громом. далёким и мутным, но в то же время будто дышащим в самое темечко. доносящимся изнутри, как будто глэм — его внутренний голос. его внутренний монстр. внутренний демон. может быть, у чеса и правда шизофрения.
может быть, лорди не стебёт, а волнуется, когда советует обратиться к врачу.

может быть, лорди волнуется не за чеса, а за свою жизнь — во время последнего припадка чес едва не воткнул ему вилку в глотку. но чес этого уже не помнит. он вообще ничего не помнит и не узнаёт. извечное чувство дежавю сменяется жемевю, и чесу кажется, что пол под ним крошится. чес не роняет голову в одноразовую тарелку с макаронами лишь потому, что придерживает её рукой, ногтями так больно впиваясь в висок, что скулёж вырывается квантами против воли.
чес не вскрывает вены вилкой лишь потому, что теперь ему дают только пластиковые. чес устаёт от того, что все смотрят на него, не отрываясь, и выжидают очередной выходки. чес проглатывает всё до последнего и поднимает глаза на глэма — на существо, которое, должно быть, и есть глэм.
хочет сказать: у меня кружится голова. хочет сказать: выведи меня, пожалуйста, на улицу — мне нужен воздух, я задыхаюсь. пожалуйста, я сам не дойду. хочет сказать: я умер, я в аду. но забывает имя. забывает, как стоит обратиться. забывает звуки и буквы. чес не запоминает того, как глэм дотаскивает его до постели, как распахивает форточку и приносит стакан воды. не запоминает, как жадно пьёт. не запоминает, что стонет, как больной чумой, когда распластывается по постели. не вспоминает зелёных глаз, бездной пялящихся на него с потолка. не вспоминает шипастые языки сорокаголовых тульп, не вспоминает, как кричит бесноватым, не вспоминает, что глэм молчаливой тенью стоит над кроватью всю ночь. просыпается, видя перед собой только белый свет, напрочь лишённый рефлексии, и знает, что мёртв. стеклянными, как при глаукоме, глазами замечает шевеление в левом нижнем углу и думает, что это, должно быть, один из бессловесных божьих созданий — покорнейший слуга херувим. свет тает, из пустоты выступает темнота зашторенной комнаты. чес узнаёт. но видит своё тело отдельно от себя, лежащим слева, и не придаёт этому никакого значения. глэм долго надеется, что у чеса жар и бред вызван каким-нибудь вирусом, но с трудом раздобытый ртутный градусник показывает зловещее 36,6.

боб был прав — в конце концов, чес наощупь холодный, как мертвец. куда там горячечная лихорадка. у чеса глаза пылью набиты — он чихает до бесконечности долго, пока не выхаркивает на ладони лёгкие. он долго разглядывает липкую губку, испещрённую пузырчатыми ацинусами, пытается её разорвать, но она выскальзывает из рук на лежащее по левую руку тело — вроде как, его, чеса, тело.
тело криво ухмыляется, но остаётся по-прежнему неживым. вечером чес находит себя, склонившимся над измятой бумажкой, сдерживающим рвотные позывы. у предметов перед ним светящиеся то жёлтые, то фиолетовые, то синие очертания.

чес хмыкает: должно быть, он научился различать окружающую энергетику. он смотрит перед собой на лист.
«гром и цветы» — старательно выведено на самом верху. так же старательно вычерчен нотный стан, а ниже — неразборчивые каракули. хмыкает ещё раз и проваливается. возвращается в сознание лишь тогда, когда сидит на табуретке, прислонившись плечом к сидящему на другой такой глэму. молчат. чес закрывает глаза, но по-прежнему видит комнату. открывает — ничего не меняется. глэм называет это ценестезией. лорди выплёвывает что-то про деперсонализацию. боб добавляет о дереализации. чес закрывает глаза и крышесносно скалится. в голове — ничего. вне головы — ничего. чес — это тоже ничего.
тем же вечером чес замирает с пластинкой в руках: ему кажется, что мир рушится, руки трясутся, не переставая, он теряет над собой контроль — задыхается, кажется, подскакивает давление и что-то душит изнутри.
чес готов взвыть и разреветься, он пытается позвать на помощь, чтобы сказать, что умирает, но никто не обращает внимание. потому что на самом деле у чеса руки не дрожат и взгляд как будто проясняется — он спокойно ставит пластинку и улыбается, когда проигрыватель начинает шипеть. чес умирает, но глэму, сидящему рядом, кажется, что чес идёт на поправку.
чес возвращается к нормальной жизни и не вспоминает о приключениях на стороне мёртвых. он пишет песни, отлично импровизирует на гитаре, знакомится с девушками на тусовках, шутит и дурачится с чзунс — кажется, что всё всегда было нормально.

на следующее утро чес не встаёт с кровати. через двенадцать часов оказывается под ней и не реагирует на призывы распластавшегося по полу глэма вылезти к нему.
глэм обещает, что не будет тревожить.
глэм обещает, что сможет ему помочь.
глэм обещает, совсем скоро они даже не вспомнят об этих кошмарных днях.
когда в комнате появляется недовольный лорди, глэм равнодушно сообщает, что это, возможно, синдром котара.
вваливающийся следом боб подмечает, что заниматься самостоятельной постановкой диагнозов — плохая идея. к счастью, чес ничего не видит и ничего не слышит. чеса не существует — он в вакуумном мешке. всеми забытый, скомканный, брошенный.
глэм вытаскивает его и сажает на стул. улыбается, как обычно, весело разглядывает и, поглаживая по руке, бесконечно повторяет два слова: «ты живой». обращается как с покойником: целует в лоб, поправляет съехавший с плеча широкий ворот футболки и почти иступлено хватается за запястья.
'я тут, посмотри, я с тобой'
'чес, мы прорвёмся'
'ты же помнишь, что у нас скоро концерт?'

'я принёс твою любимую картошку фри'
'я поставил twisted sister, слышишь? тебе же они так нравятся!'
чес не отвечает. чес ничего не знает. чесу ни до кого нет дела.
глэм возится с ним, как с неизлечимо больным: кормит, поит, укладывает спать, моет, водит в туалет. чес не разговаривает. чесу кажется, что он даже не дышит. дыхание — это привилегия живых. одна из немногих. глэм не выдерживает — разрывается грозной тирадой и кричит так, что если бы чес умел слышать, то он бы оглох. глэм суетится и тщательно проверяет чеса на наличие наркотиков. если бы чес понимал, что происходит, то он бы сильно разозлился за то, что человек, которому он безоговорочно доверяет, так в нём сомневается. но чес не ведает. единственное, по чему чес узнаёт глэма — кругляшик от пивной бутылки на правом безымянном. это чес его надел — это он помнит.
чес живёт ужасно долго: он был свидетелем того, как авраам чуть было не убил своего сына иакова по велению господа, он был в содоме в день конца, он видел трагедию лота, он помогал ною, он держал отрубленную голову иоана крестителя, он взбирался на голгофу, он целовал босые ступни христа, он надевал его терновый венок себе на голову, он расковыривал пальцами его колотые раны, чтобы нащупать тление, чтобы убедиться, что тот настоящий — из крови и плоти.
что он не богочеловек, а человекобог.
чес был на восьми кругах ада (ещё один ему лишь предстоял), он знаком с иудой и змием-искусителем.
он знает, что они с глэмом повенчаны на небесах — их возвышенный брак благословен вовеки.