В какой-то момент свет ударил сквозь веки, словно вынуждая меня посмотреть вокруг. Да... Соглашаясь со звуками, поглощёнными поездом, я не отрывала взгляда от вида за окном. Длинная, широкая река блестела под солнцем, а зеленоватые берега были усыпаны серыми зданиями. Голубое небо казалось уже не таким ярким, и в целом вид был бледным. Вскоре тёмная стена сменила этот пейзаж, и я снова закрыла глаза.
   Я не могла уснуть, но, когда Макс прикоснулся к моему плечу, чтобы выйти, я притворилась спящей. Я знала, что он не позволит себе растолкать меня, чтобы разбудить, так что наслаждалась его слабыми попытками. Мы кружили по одним и тем же станциям, слушая одни те же звуки, пока я не поняла, что он уснул. Посмотрев на него, я встретила его довольный взгляд, и он ткнул меня в лоб, как бы обозначая этим свою победу.
   С того дня он открылся мне, насколько это было для него возможно, а я решила ни за что не оставлять его одного до самого последнего дня в этом мире.

   Моя жизнь постепенно приходила в норму, я осваивалась в новом месте, а старые привычки начинали исчезать. Я уже знала, где найти нужное мне, как это обрести и так далее. Было лето, и если я проводила время на улице, то возвращалась домой поздно, но в приподнятом настроении. К этому моменту родители уже были дома и встречали меня без всяких претензий. Однако в тот раз всё было немного иначе.
   Я была очень счастлива, потому что Макс поделился своими переживаниями, и считала это чуть ли не событием, достойным праздника. Напевая какую-то песенку, услышанную на улице, я кружила в просторной комнате, размахивая своим рюкзачком. Из телевизора доносились глупые шутки, и я смеялась над ними в те секунды, когда мои мысли возвращались к реальности. Я спросила маму, что на ужин, хотя для него было уже слишком поздно. Я совсем не устала, или мне так казалось, а утолить голод закусками не получалось. Она назвала одно из тех блюд, что я люблю больше всех, и я с нетерпением ворвалась на кухню. Стол уже был накрыт, и я с нескрываемым наслаждением начала есть.
   Мои мысли вертелись вокруг лучших моментов дня, и я думала, что уже готова принять конец мира. Когда же стол опустел, а все тарелки стояли ровными рядами на своём месте, передо мной вдруг появилось лицо матери. Отец незаметно оказался тут же и что-то достал из нижней части холодильника. Я вздрогнула при виде тёмно-зелёной бутылки с этикеткой цвета золота. Она вдруг переместилась в мои руки, а я уже перечитывала одни и те же строки. Ясно. Наконец, оторвав глаза от напитка, я посмотрела на родителей. Они странно улыбались, а на столе уже стояли три бокала. Неужели он предлагают мне выпить? Раньше они никогда не разрешали мне, а, когда на праздниках родственники с заговорческим видом подносили горлышко к моему стакану, тут же взрывались и говорили, что мне нельзя. Мне было почти всё равно, но к тому моменту я уже была совершеннолетней, и поэтому я чувствовала, будто мои права ущемляют или вроде того.

   Бокал передо мной наполнился светлой прозрачной жидкостью, и мелкие пузырьки поднимались к верху, исчезая на своём пути. Я смотрела, как зачарованная, потому что запах был удивительно знакомым. Родители держали бокалы, стояли и ждали меня. Я поднялась, ещё немного помедлила и с лёгкой улыбкой произнесла:
   — За новую жизнь!
   С этим коротким тостом наши бокалы столкнулись, раздался тихий звон, и моя рука согнулась сильнее. К краю стёк напиток, приятный аромат наполнил рот, и я сделала маленький глоток. Слабый жар начал свой путь по моему горлу, а послевкусие окончательно убедило меня в моей правоте. Да, это то самое шампанское, которое мы пили на выпускной вечеринке.
   На глаза набежали слёзы, но я удерживала их, чтобы они не скатывались. Я не плачу. Просто я даже понять не могу — слёзы печали это или же слёзы счастья.
   Родители уже наливали в мой бокал ещё, но я выбежала из кухни и направилась в свою комнату. Повернув замок, я скатилась на пол и только тогда почувствовала усталость. Мне ничего не хотелось делать. Поэтому я думала, думала и думала.
   Я не смогу жить с такими родителями. Потому что я не чувствую их заботы и беспокойства обо мне. И так далее и тому подобное.
   Я должна помочь Максу. Потому что я люблю его. Потому что хочу. И так далее и тому подобное.
   Я должна найти остальных. Потому что ради этого я здесь. Потому что мы друзья. И так далее и тому подобное.

   Мне многое надо сделать, у меня достаточно времени, и я не могу тратить его на такие пустые размышления. Я уже устала грустить, ведь я умею быть счастливой. Я умею быть счастливой, значит, мне надо просто применить свои умения на практике. Я счастлива. Да, я счастлива, это так и никак иначе. Мне надо просто выкинуть лишние беспокойства и мысли, которые мешают мне быть счастливой. И так далее и тому подобное.
   Я осмотрела свою комнату. Во мне поднялось горькое счастье от прекрасно обустроенного пространства. Я подползла к своему рабочему месту, к которому ещё не прикасалась по назначению. Во мне поднялось утраченное счастье от желания работать. Я нашла чистую тетрадь, нашла ручку и зубами сняла колпачок. Он треснул и отлетел под стол. Во мне поднялось злобное счастье от раздражения. Я сидела на полу, прижимая одной рукой страницы тетради, а другой — стиснув ручку. Я замерла на мгновение, а потом обрушила поток бурлящих во мне мыслей на клетчатые страницы. Во мне поднялось успокаивающее счастье от облегчения, которое наполняло меня, заменяя все переживания. Это был мой первый дневник. Дневник, который я уничтожила той же ночью.

   Поздний вечер, почти ночь, детская площадка, качели. Я сидела неподвижно и рассматривала дорогу, освещённую пятнами, слушала гул машин, проезжавших мимо. Здесь, в низине, прохладно в любое время суток, но тогда было холодно особенно. Девятиэтажное серое здание, возвышавшееся рядом, почти полностью погрузилось во тьму, и лишь жёлтые окна перекликались со светом соседних зданий. Меня отвлекли голоса пьяной компании, которая медленно продвигалась вдоль дороги. Из-за света фар их профиль становился резче, а фигуры — сначала светлее, потом темнее. Я посмотрела на них снизу вверх, но не смогла определить, как лучше вести себя, и в итоге продолжила свой путь размышлений.
   Из подъезда, поросшего плесенью, донёсся скрип, тяжёлая дверь распахнулась, оттуда вышел парень и со злобой зашагал прочь. Он скрылся за углом дома, но потом снова появился и направился ко мне. Теперь он выглядел уставшим.
   — Что ты делаешь тут? — спросил Макс, рухнув на соседние качели, отчего раздался звонкий треск цепей. — Уже поздно.
   — Так ты заметил, — сказала я, сама не зная зачем. — С родителями поссорился?
   Он покачал головой, кивнул и тяжело вздохнул. Его недовольный взгляд блуждал по песку, а я смотрела в чёрное небо.
   — Это хорошо, что я поссорился с ними.
   — Да.
   — Никогда ни в чём с ними не спорил, всегда думал, что лучше самому пойти на компромисс, всё равно спорить бессмысленно, да и противно. А это приятно, оказывается. Я чуть не рассмеялся, когда мама... стояла ошеломлённая и молчала. Может, мы и не помиримся никогда, может, мы всегда будет порознь, но так лучше, чем выслушивать её капризы. Мне кажется, я поздно переступил эту грань, но я всегда был послушным, примерным ребёнком, а вдруг стать самим собой сложно. Ты сказала, что это нормально - высказывать своё мнение, но это не так. Это бред полный, идиотизм.

   Я слушала его, пытаясь разобраться в каждом слове, но улавливала только его хлынувшие эмоции, а логики не находила. Видимо, это просто чувства, замаскированные под слова.
   — Я хочу стать потолком.
   Я не выдержала и рассмеялась в полный голос.
   — Уж лучше небом. Оно выше и действительно недосягаемо.
   — Разве это не значит, что моя мечта неосуществима? С потолком звучало реалистичнее.
   — Да какая разница! «Небо» звучит красивее, романтичнее, просто лучше. Точка.
   Вся наша напряжённость вдруг исчезла, но это не значит, что я не воспринимала его слова всерьёз. Он был немного странноват временами, и я любила эту его сторону больше, чем даже внимательность ко мне.
   Я порылась в сером рюкзаке, который недавно купила, и достала плитку шоколада. Я люблю шоколад. Больше всего, наверно, молочный, но и горький вкусный. Я обычно выбираю по настроению. Сегодня тёмный с кусочками апельсина. Я его ещё не пробовала, так что с нетерпением ждала Макса. Не люблю есть сладости в одиночестве.
   — Кстати, из чего делают фольгу? — спросила я, передавая дольку шоколада парню. Он вздрогнул и с подозрением посмотрел на меня.
   — Разве не из алюминия или чего-то такого?
   — А, ясно, — подавленно выдавила я, понимая, что вопрос глупый. Чтоб исправить положение, добавила: — А кто его открыл?
   — Как будто я знаю, — низким голосом произнёс он. — Две секунды.
   Он вытащил из кармана джинсов смартфон и открыл браузер.
   — Эрстед вроде.
   Красивое имя. Надо бы запомнить. «Стена Эрстеда»... звучит не очень. Тогда...
   Макс начал раскачиваться. Я встала на качели ногами и, смотря сверху вниз на парня, тоже начала движение. Огни города оставляли хвосты, и шум цепей нарушал тишину. Я чувствовала, как ветер поднимает и опускает мои волосы, как кожу сдавливают и защемляют звенья, как рядом близкий мне человек только начинает догонять меня.

   Лето продолжало идти, не замедляясь ни на секунду и не прислушиваясь ко мне. Во мне росло чувство, что этот мир мне не принадлежит, что он не мой, что я только придумала себе это прошлое. Всё было таким настоящим, и я отказывалась вспоминать, что есть нечто ещё более настоящее. Думаю, не так уж это и плохо.
   Поэтому я начала жалеть о некоторых деталях моего желания. Например, в любой момент времени я точно знала, сколько метров в радиусе осталось доступного пространства. Это каждый раз напоминало, что время заканчивается. От этого во мне росло напряжение, которое будто говорило мне что-то делать, но я никак не могла понять, что же именно делать надо. Должна ли я что-то делать? Разве я здесь не чтобы повеселиться? Мне не нравится, как это звучит...
   Макс без проблем сдал экзамены, а выпускной вечеринки у них, можно сказать, и не было. Большинство переходило в тот же десятый класс, а переговоры с параллелью в мае так ни к чему и не привели, как оказалось. Он спрашивал у меня что-то про мой выпуск, но я ответила размыто. Кажется, ему всё равно.
   Макс был не очень дружелюбен. В классе ни с кем особо не общался, хотя и стеснительным его не назовёшь. Он придерживался какого-то собственного принципа, вроде «не говори лишнего» и «не лезь не в своё дело». Правда, ему самому уже это надоело, и он решил стать немного более открытым.
   Иногда я остаюсь у него ночевать. Его семья неплохая, но относится ко мне настороженно, хотя я и стараюсь не волновать их без причины. Наверно, не очень это убедительно звучит хотя бы потому, что я сама к ним напросилась. Это тоже меня беспокоит, так что временами я пропадаю или возвращаюсь домой. Не знаю, где моё место. Пора бы уже привыкнуть к новому дому, но я никак не могу. Всё кажется чужим. Мне душно там и говорить сложно.

   Было бы хорошо встретить Лину как можно раньше. Я уважала её, а она считала меня подругой. Правда, мне было сложно понять её, и что-то было в ней отталкивающее. Как сильно она изменилась в этом мире, на улице Эрстеда? Смогу ли я стать к ней ближе, чем раньше?
   Июнь уже позади, месяц прошёл. Я не знаю, где правда, а где ложь, но продолжаю доверять единственному живому для меня человеку. Я знаю, что остальные люди не просто декорация, но никак не могу начать смотреть на них иначе. Мне уже сложно понять саму себя, намного сложнее, чем раньше. Ночь помогает думать, и только тогда я способна распутать клубок переживаний, собранный за день. Но мне всё кажется, что самый первый узел уже не распутать.
   Тогда я думала, что выдержу ответственность за жизнь друзей на улице Эрстеда, но сейчас не могу понять, на чьих же плечах эта ответственность на самом деле. Должна ли я нести этот груз, или он принадлежит какому-нибудь Эрстеду? Должна ли я становиться этим Эрстедом? Боюсь, если меня так назовут, я больше не смогу убегать от правды.
   Воздух на улице совсем не свежий, и только ветер напоминает, что я не дома. Наблюдая за обычными людьми, я думаю, а точно ли моё место здесь? Может, стоило оставить всех здесь одних, избавив от моего присутствия?

   И я снова иду по незнакомым дорогам, надеясь на встречу со старыми друзьями. Я запоминаю бездомных кошек, даю им имена, но никогда не кормлю их. Я уже устала задавать вопросы, поэтому, не задумываясь, прохожу мимо всего, что попадается на глаза.
   Я улыбаюсь, всегда говорю, что прекрасно провожу время и что наслаждаюсь жизнью. Я действительно вижу много хорошего в жизни, я люблю жить, люблю эти бессвязные мысли, люблю этих незнакомых людей, но мне всё чаще кажется, что любовью называют что-то другое. Я не стремлюсь быть как можно ближе к любимым вещам, я не хочу к ним прикасаться, мне достаточно просто смотреть и знать, что с ними всё в порядке. Я боюсь изменять то, что люблю. Поэтому мне тревожно, когда Макс начинает меняться. Я не знаю, как одна единственная новая деталь повлияет на мою жизнь. Если она разрушит и эту прекрасную жизнь, то ради чего я жертвовала своим нормальным будущим?

   Краем глаза заметив знакомую фигуру, я резко обернулась в её сторону. Это же Лина. Она всегда выделялась по многим причинам, которые можно свести к одной — она просто красива. Такой внешности можно завидовать, за неё можно возненавидеть, но я всегда старалась быть добра, хотя сама я ничем таким не выделялась. Более того, Лина была ещё и очень мила, чуть ли не идеальна. Её можно было назвать ветреной, но в то же время она во многом полагалась на других. Она могла выставить ситуацию так, что другим было сложно отказать ей в помощи, и это, пожалуй, раздражало больше всего.
   Я уже стояла в двух шагах от неё, готова была произнести своё привычное приветствие, но поймала строгий, повелительный взгляд. Девушка продолжила заниматься своими делами, а если точнее, строчить сообщения с каменным лицом, сидя на скамейке. Тогда я впервые почувствовала то, что испытывают игнорируемые всеми парни, раздающие листовки. Почему-то к девушкам такого сострадания я не испытывала, но парни всегда вызывали во мне подобный отклик.
   Я села рядом с Линой, и она тут же отодвинулась к краю скамейки, возводя уже почти видимую стену между нами. Её холод обладал мистическим свойством просачиваться сквозь стены, так что я начала мёрзнуть.
   — Я Ева, — с интонацией признания сказала я, собравшись с силами. — Выслушаешь меня?
   Видимо, она слишком упряма, чтобы покинуть выбранное место так рано. Либо же она меня вообще не слышит. Кажется, нынешнюю Лину я понимаю ещё меньше. Не помню, чтобы она была такой хладнокровной. Раньше они с Региной задавали тон нашему общению, а я обычно молчала. Думаю, теперь я должна взять на себя инициативу. Раз с Максом получилось, то и с Линой получится, верно?
   — Я в этом городе недавно, и мало кого знаю. Мне бы хотелось завести друзей. Я сейчас в десятом классе, и обычно войти в уже сформировавшуюся компанию сложно. Я беспокоюсь. Я не самый уверенный человек, и заговорить первой для меня действительно невозможно.